Несколько минут Фаулер сидел неподвижно, прислушиваясь к реву ветра над куполом, к незатихающему вою урагана, яростно бушующему по всей планете из века в век.
Он спрашивал себя, не кроется ли там какая-то опасность. Опасность, о которой они даже не подозревают. Затаившееся чудовище, которое пожирает пластунов, не разбирая, какие из них - настоящие, а какие конвертированные. Впрочем, для пожирателя между ними и нет никакой разницы!
Или ошибка заключалась в самом выборе пластунов для перевоплощения? Решающим фактором, как ему было известно, послужил их разум, существование которого не вызывало сомнений. Ведь человек, конвертированный в неразумное животное, не мог долго сохранять свою способность мыслить.
А вдруг биологи, придавая решающее значение этому фактору, сочли, что он искупает какую-то другую особенность пластунов, которая оказалась неблагоприятной или даже роковой? Вряд ли. Как ни высокомерны биологи, свое дело они знают.
А может быть, ошибочна и заранее обречена на провал сама идея? Конвертирование на других планетах оказалось удачным, но из этого вовсе не следовало, что так будет и на Юпитере. Вдруг человеческое сознание не в состоянии использовать сенсорный аппарат обитателя Юпитера? Вдруг пластуны настолько отличны от людей, что человеческие знания и юпитерианская концепция жизни просто несовместимы?
Или все дело в самом человеке, в какой-то древней наследственной черте? В каком-то сдвиге сознания, который в совокупности с тем, что они находят снаружи, препятствует их возвращению? Впрочем, это вовсе не обязательно должно быть сдвигом в обычном смысле слова. Просто некое свойство человеческого сознания, считающееся на Земле вполне нормальным, вступает в такой яростный конфликт с юпитерианской средой, что это приводит к мгновенному безумию.
Из коридора донеслось постукивание когтей, и Фаулер слабо улыбнулся. Это Таузер возвращался из кухни, куда он ходил навестить повара, своего давнего приятеля.
Таузер вошел в кабинет с костью в зубах. Он помахал Фаулеру хвостом, улегся рядом со столом и зажал кость в лапах. Его слезящиеся старые глаза были устремлены на хозяина, и Фаулер, нагнувшись, потрепал рваное ухо пса.
- Ты еще сохранил ко мне симпатию, Таузер? - спросил он, и пес застучал хвостом по полу. - Только ты один и питаешь тут ко мне добрые чувства, - продолжал Фаулер. - А все остальные злы на меня и, наверное, называют меня убийцей.
Он выпрямился и взял анкеты.
Беннет? Беннета на Земле ждет невеста.
Эндрюс? Эндрюс намерен вернуться в Марсианский технологический институт, как только заработает денег на год вперед.
Олсон? Олсону скоро на пенсию, и он всем рассказывает, какие будет выращивать розы, когда удалится на покой.
Фаулер медленно положил анкеты на стол.
Он приговаривает людей к смерти. Так сказала мисс Стэнли, и ее бледные губы на пергаментном лице едва шевелились. Посылает людей умирать, а сам отсиживается в безопасности на станции.
Наверное, они все говорят так, особенно теперь, когда и Аллен не вернулся. Прямо ему они, конечно, этого не скажут. Даже тот - или те, кого он вызовет сюда, чтобы послать наружу, не скажет ему ничего подобного.
Они только спросят: "Когда мне выходить?", потому что у них на станции принята именно эта фраза.
Но он прочтет невысказанное в их глазах.
Фаулер снова взял анкеты. Беннет, Эндрюс, Олсон. Есть еще и другие, но что толку продолжать!
Кент Фаулер знал, что не сможет этого сделать, не сможет посмотреть им в глаза, не сможет послать еще кого-то на смерть.
Он наклонился и нажал клавишу селектора.
- Я слушаю, мистер Фаулер.
- Позовите, пожалуйста, мисс Стэнли.
Он ждал, чтобы мисс Стэнли подошла к аппарату, и слушал, как Таузер вяло грызет кость. Зубы Таузера стали совсем уже никудышными.
- Мисс Стэнли слушает, - раздался ее голос.
- Будьте добры, мисс Стэнли, приготовьтесь к посылке еще двоих.
- А вы не боитесь, что слишком быстро истощите весь свой запас? осведомилась мисс Стэнли. - Если посылать их поодиночке, вы израсходуете их вдвое медленнее и получите вдвое больше удовольствия.
- Одним будет собака.
- Собака?!
- Да. Таузер.
Фаулер уловил в ее голосе нотки ярости.
- Ваша собственная собака. Она же была с вами всю свою жизнь.
- В том-то и дело, - сказал Фаулер. - Таузер очень огорчится, если я не возьму его с собой.
Это был совсем не тот Юпитер, который он привык наблюдать на телевизионном экране. Он ждал, что увидит планету по-новому, но только не такой! Он ждал, что будет брошен в ад аммиачного дождя, вонючих газов и оглушительного рева урагана. Он ждал клубящихся туч, непроницаемого тумана, зловещих вспышек чудовищных молний.
Но он не ждал, что хлещущий ливень превратится в легкую лиловатую дымку, тихо плывущую над розово-лиловым дерном. И он не мог бы даже вообразить, что змеящиеся молнии окажутся нежным сиянием, озаряющим многоцветные небеса.
Ожидая Таузера, Фаулер напряг мышцы своего нового тела и поразился его мощи и легкости. "Отличное тело!" - подумал он и пристыженно вспомнил, с какой жалостью наблюдал за пластунами на экране телевизора.
Ведь почти невозможно было вообразить себе живой организм, построенный не из воды и кислорода, а из аммиака и водорода, и еще труднее было поверить, что подобное существо способно не хуже человека наслаждаться физической радостью бытия. Жизнь в бешеной мутной тьме за стенами станции представлялась немыслимой - ведь они не знали, что для глаз обитателей Юпитера этой мутной тьмы вообще не существует.